Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

Дюссандер вздрогнул и непонимающе на него уставился.

– Поправить фуражку, солдат!

Дюссандер подчинился и машинально чуть сдвинул ее – именно так – заносчиво и надменно – носили фуражки обер-лейтенанты, а форма, при всей ее неправильности, оказалась именно обер-лейтенантской.

– Ноги вместе!

Дюссандер выполнил команду, щелкнув каблуками. Казалось, надев форму, он обрел все прежние, доведенные до автоматизма навыки, хотя после войны прошло несколько десятилетий.

– Achtung![9]

Старик замер по стойке «смирно», и Тодду вдруг стало страшно – страшно по-настоящему. Он чувствовал себя как подмастерье колдуна, он словно вызвал к жизни темные силы, но не был уверен, что сумеет их укротить. Старика, живущего на пенсию, больше не было – его место занял Курт Дюссандер!

Однако страх быстро сменился ощущением всесилия.

– Кру-гом!

Дюссандер красиво и четко выполнил команду, будто и не пил виски и не мучился от унижений в последние месяцы. Щелк нули каблуки, и он замер. Но перед его глазами была не заляпанная жиром кухонная плита, а плац военного училища, где он постигал основы военного ремесла.

– Кру-гом!

Старик снова повернулся, но уже не так четко, а чуть покачнувшись. За это он тогда сразу получил бы болезненный удар под дых тростью да с десяток нарядов вне очереди. Он готов был улыбнуться – мальчишка многого не знал. Куда ему!

– А теперь – шагом марш! – скомандовал Тодд. Его глаза возбужденно горели.

Дюссандер вдруг обмяк и снова покачнулся.

– Нет, – сказал он. – Пожалуйста…

– Марш, марш, марш!

Издав неясный звук, Дюссандер начал чеканить шаг по вытертому линолеуму кухни. Дойдя до стола, он четко повер-

нул направо, а у стены повернул направо еще раз. Он маршировал, чуть задрав подбородок, и его лицо стало похожим на застывшую маску. Он печатал шаг, выбрасывая вперед вытянутые ноги и заученными движениями делая отмашку руками. Каждый шаг отзывался звяканьем посуды на полке возле раковины.

Глядя на преобразившегося старика, Тодд вдруг снова ощутил приступ страха. Он не хотел, чтобы Дюссандеру это понравилось; ему больше хотелось выставить его смешным, а не настоящим. Но, несмотря на преклонный возраст и убогость обстановки на кухне, Дюссандер не только не выглядел смешным, но производил устрашающее впечатление. Трупы в печах крематория и набитых доверху рвах впервые стали для Тодда не какой-то абстракцией, а чем-то вполне реальным. Множество переплетенных рук, ног и туловищ, белевших под струями весенних дождей в Германии, были не пластмассовыми манекенами в постановочных кадрах фильмов ужасов, а невероятной и жуткой реальностью. Тодду даже почудился зловонный запах гниения.

Его охватил ужас.

– Хватит! – закричал он.

Дюссандер продолжал мерно чеканить шаг. Его взгляд остекленел, подбородок поднялся еще выше, дряблая кожа шеи натянулась, а ноздри тонкого носа хищно раздувались.

Тодд прочувствовал, как его прошиб пот.

– Halt![10] – крикнул он.

Дюссандер замер на месте, со звонким стуком, похожим на хлопок выстрела, опустив на пол левую ногу. Пару секунд на его отрешенном лице еще сохранялось отсутствующее выражение, но оно быстро сменилось смущением, а затем и покорностью. Дюссандер сник на глазах.

Тодд с облегчением перевел дыхание и разозлился на себя: Разве не я здесь главный? И почувствовал, как к нему возвращается уверенность: Конечно, я! И пусть Дюссандер об этом не забывает!

Старик молча стоял, повесив голову.

– Можете переодеться, – великодушно разрешил Тодд и вдруг засомневался, что ему вообще когда-нибудь захочется снова увидеть Дюссандера в форме.

7

Январь 1975 года

Когда отзвенел последний звонок, Тодд выскочил из школы, сел на велосипед и добрался до парка. Он нашел пустую скамейку, поставил рядом велосипед, достал из заднего кармана листок с оценками за четверть и осмотрелся, нет ли поблизости знакомых. Возле пруда обнималась какая-то парочка из старших классов, да двое бродяг передавали друг другу пакет, прикладываясь к спрятанной в нем бутылке.

«Проклятые алкаши!» – со злостью подумал Тодд, хотя злился на самом деле совсем по другой причине. Он развернул листок.

Английский – удовлетворительно. История Америки – удовлетворительно. Естествознание – плохо. Обществоведение – хорошо. Французский – неудовлетворительно. Алгебра – неудовлетворительно.

Он смотрел на оценки, не веря своим глазам. Он предполагал, что хвастаться будет нечем, но такой катастрофы никак не ожидал.

А может, оно и к лучшему, вдруг прозвучал внутренний голос. Может, ты специально до этого довел, потому что хочешь остановиться? Пока не поздно. Пока не случилось чего-то непоправимого.

Он отбросил эту мысль. Ничего плохого случиться не может! Дюссандер целиком и полностью в его власти. Старик был уверен, что Тодд написал обо всем в письме, которое передал на хранение другу. Кому конкретно, он не знал. Если с Тоддом, не дай Бог, что-нибудь случится – причем не важно, что именно, – письмо сразу окажется в полиции. Тодд не сомневался: раньше Дюссандер мог бы на что-то решиться, но теперь стал

слишком стар, чтобы пуститься в бега даже при наличии форы.

– Он, черт возьми, вот у меня где! – прошептал Тодд и с силой ткнул кулаком себе в бедро. Ушибленное место больно заныло.

Разговаривать с собой вслух – дурной признак, так делают только психи. Это началось месяца полтора назад, и ему никак не удавалось избавиться от дурной привычки. Несколько раз Тодд даже ловил на себе недоуменные взгляды прохожих. И учителей тоже. А гаденыш Берни Эверсон даже прямо спросил, все ли у него дома. Тодд с большим трудом удержался, чтобы не вмазать ему хорошенько, но разборки с драками ни к чему хорошему не приводят, и попадать в список хулиганов ему вовсе ни к чему. Да, разговаривать с самим собой – плохо, однако…

– Видеть сны еще хуже, – прошептал он, и на этот раз даже не заметил, что снова произнес это вслух.

В последнее время Тодда мучили кошмары. В одном сне он, одетый в робу, стоял в шеренге изможденных, костлявых заключенных. В воздухе пахло горелым, слышался рев бульдозеров. Появившийся Дюссандер показывал на отдельных узников. Их оставляли, а остальных уводили в крематорий. Кое-кто упирался, но большинство обреченно брели, не в силах сопротивляться. Потом Дюссандер остановился перед Тоддом, их взгляды встретились, и старик ткнул ему в грудь потрепанным зонтиком.

– А этого отведите в лабораторию, – приказал Дюссандер во сне и противно ухмыльнулся, обнажив вставные зубы. – Заберите этого американского мальчишку!